|
РУССКИЙ ИНДЕЕЦ
Долго умирал Чингачгук: хороший индеец,
волосы его – измолотый черный перец,
тело его – пурпурный шафран Кашмира,
а пенис его – табак, погасшая трубка мира.
Он лежал на кухне, как будто приправа: слева – газовая плита, холодильник – справа,
весь охвачен горячкою бледнолицей,
мысли его – тимьян, а слова – бергамот с корицей.
Мы застряли в пробке, в долине предков,
посреди пустых бутылок, гнилых объедков,
считывая снег и ливень по штрих-коду: мы везли индейцу огненную воду.
А он бредил на кухне, отмудохан ментами,
связан полотенцами и, крест накрест, бинтами: «Скво моя, Москво, брови твои – горностаи…»,
скальпы облаков собирались в стаи,
у ближайшей зоны, выстраивались в колоны - гопники-ирокезы и щипачи-гуроны,
покидали генеральские дачи – апачи, ритуальные бросив пороки, выдвигались на джипах – чероки.
Наша юность навечно застряла в пробке,
прижимая к сердцу шприцы, косяки, коробки,
а в коробках - коньяк и три пластиковых стакана: за тебя и меня, за последнего могикана
|