О ПРОИСХОЖДЕНИИ НАЗВАНИЙ НЕКОТОРЫХ ВИДОВ РЫБ
главный пасквилянт - Somm (GPS)
* * *
Как-то в ХIII веке суровые вологодские мужики отправились на рыбалку. С собой у них, разумеется, БЫЛО, но с утра пораньше решили не употреблять, пока не замерзли. Долго сидели крепкие вологодские мужики над студеной ноябрьской рекой. Клева не было.
- А, мать его: - вздохнул один. - Наливай!
И тут, как по команде, спиннинг согнулся в дугу, катушка затрещала: Темная длинная рыбина с усиком на подбородке забилась в садке. Согретые борьбой и живительной влагой, суровые вологодские мужики опять уныло уставились на молчаливые снасти. Прошло еще полчаса. Задул жесткий северный ветер, закрутила метель.
- Ну как, домой, што ль, пойдем? - спросил один вологодский мужик другого.
- Пойдем: - вздохнул другой. - Налей на посошок, што ль:
И, не успели мужики закрутить пробку на горлышке "Холодного Яра", как опять затрещала видавшая виды "Невка" и колесом согнулся адмиральский прут.
- Ты глянь! - удивились мужики. - Ишшо один:
И тут одного из суровых вологодских мужиков осенила кристально чистая, как остатки очишшанной, идея.
- Инда замерз, братуха?
- Да чё там, выдюжим, - застеснялся второй.
- А ты все ж налей, налей! - и взял в руку спиннинг. Мощный рывок чуть не сдернул сурового вологодского мужика в воду. Какой-нить чахлый кореец давно уж утоп бы от такого рывка.
Правда, тут у мужиков водка кончилась и они с тремя рыбинами побрели сквозь пургу домой. Но наутро, взяв гораздо больше водки, они гораздо больше и поймали. Стоило только налить - и уж на конце лески чувствовалась приятная тяжесть:
С тех пор эта рыба называется налим.
* * *
Два американца на русской службе плыли в 1707 году на лодке по верховьям Волги и занимались непотребным по тем временам занятием - троллингом. Уж очень бедным щуки захотелось. Тем более что один из них был бывший эмигрант по фамилии Кацнельгоген и постоянно вызывал обильное слюнотечение у своего напарника рассказами о том, как тетя Песя в Одессе знатно готовит фаршированную кошерную щуку. Снастей на щуку, правда, у американцев было с собой негусто, а именно один воблер. Воблер этот шел на трехметровой глубине, и, по рассказам Кацнельгогена, он как-то даже умудрился поймать на него маскинонга на озере Онтарио. Вы не поверите, но у этих турыстов не было даже эхолота, поэтому о том, что творится под ними, они имели крайне смутное представление. Но щука клевала плохо - за весь день одна полторуха на двоих. Американцы отказывались верить, что щуки там нет вообще или очень мало (они так и говорили: "Я не могу в это поверить!"), поэтому пришли к одной и той же мысли, что воблер идет или слишком глубоко, или слишком мелко.
- It runs too high! - воскликнул Кацнельгоген.
- Bullshit! - возмутился второй американец, - It runs too low!
- Too high!!! - орал Кацнельгоген.
- Too low!!! - вопил его напарник.
- High!!!
- Low!!!
Своими воплями они разбудили старого бакенщика, который, потягиваясь, вышел на бережок.
- Эй, парни! - крикнул бакенщик. - Чаво клюет-то?
Но американцы были чересчур увлечены своим спором, чтобы обращать внимание на старика, кроме того, не понимали по-русски, и, наконец, мало чего слышали из-за фырчания мотора.
- High!!!
- Low!!!
- High!!!
- Low!!!
Старый бакенщик напряг останки зрения и увидел в кильватерной струе болтающуюся на кукане щуку.
- Ага, вон оно чаво, - почесал репу старик. - Ишь, модное какое название придумали - хайло!
А название-то не вышло из моды и поныне!
* * *
Жили-были в старину на Шексне два мужичка, Ванька и Федька. Большие они были любители рыбку погонять и байки потравить, поэтому вся округа в считанные дни узнавала, что, где и когда с мужичками случалось. Кроме того, были они также страстными почитателями ненормативной лексики, поэтому держали при себе распространителя баек старого и опытного пиарщика деда Матвея, которые извлекал из бурного потока жестов и мата рациональное зерно и делал из него складные байки, которые и расходились по окрестным деревням.
Закинули они однажды донки на Шексне и сели закусить. Ничего у них, правда, не вышло, потому что тут же поднялся несусветный клев. Клевала какая-то мерзкого вида рыбина с длинным острым носом и костяными бляшками на боках. Уж сколько раз подводили Ванька с Федькой к берегу зловредную рыбу, но так ни одной и не поймали. Возле самого берега рыбина изворачивалась, выплевывала крючок и, махнув хвостом, скрывалась в пучине. Ванька постоянно ругал противную рыбу стервой, Федька - еще того хуже. А дед Матвей сидел рядом и мотал на ус, поэтому нынче эта рыбина с его легкой руки называется стерлядь.
* * *
На следующий день история повторилась. Стерлядь покоя мужичкам не давала, поэтому, пораскинув мозгами и от души плюнув, решили Ванька с Федькой хищника поймать. Изловили уклейку и, забросив снасть, уже завалились под раскидистой липой с пивом в руке, как тут колокольчик опять поднял жуткий трезвон.
- Не может эта гадина на уклею клевать! - дружно сообразили Ванька с Федькой и поскакали выматывать снасть.
На крючке была рыбина покрупнее давешней стерляди и, подтащив улов к берегу, мужички облегченно вздохнули: вместо гнусной остроносой стерляди на крючке сидела другая рыба - с желтой пятнистой спиной, колючками и костяной пастью, из угла которой висел живец. Внимательно посмотрев на Федьку умными глазами, рыбина открыла рот, и крючок вылетел из ее пасти прямо Ваньке в лоб.
- Ах, с-с-сссуука! - заорал Ванька.
- Вот :удак! - подтвердил Федька.
И так повторялось до вечера.
А дед Матвей, попивая пивко, кумекал тем временем, как же новую рыбу-то назвать. И, прислушавшись к воплям мужичков и прикинув, чтоб культурно вышло, назвал судаком.
А Ванька с Федькой после этого вообще на рыбалку не ходят.
* * *
В незапамятные времена видного римского мыслителя Тита Лукреция Кара занесло каким-то непонятным чертом на Ангару. Зимой бедный римлянин мерз, летом его гнус кусал, но на родину как-то совершенно никто не ехал. Однажды летним утром, напялив антигнусавое приспособление, прибыл Тит Лукреций Кар на речку подышать свежим воздухом. Там он увидел непонятного вида лысое создание в желтом сари. Создание, подоткнув сари и засунув его в трусы, стояло по достоинство в воде и нахлыстовой снастью кого-то ловило. Временами оно кланялось и что-то гнусавило, после чего удилище трепетало и из воды показывалась симпатичная рыбинка с огромным спинным плавником.
Тит Лукреций Кар, заинтригованный таким оборотом событий, подоткнул свою тогу и, засунув ее подол подмышку, потому что трусов у него не было, полез в воду послушать, что за заклинание бормочет лысый субъект.
Субъект молчал. Одна пустая проводка: вторая: третья: Ноги у Тита Лукреция Кара уже начали замерзать, а ухо - трястись от перенапряжения, и только тут создание забормотало:
- Харе Кришна, харе Кришна, Кришна, Кришна, харе, харе: Харе Рама, харе Рама, Рама, Рама, харе, харе:
- Щелк! - стукнул стопор на катушке, и кончик удочки согнулся.
Тит Лукреций Кар понял, что имеет дело с каким-то шаманом. А бурятских шаманов он боялся, особенно после того, как один из них победил его в соревнованиях по риторике.
- Харе, харе: Щелк!: Харе: Щелк!
"Вон оно что! - догадался Тит Лукреций Кар. - Это он рыбу по имени зовет!"
Одну рыбинку Тит Лукреций Кар тихонько у субъекта утащил, высушил и залакировал, а когда через месяц караван в Рим попутный подвернулся, взял ее с собой и на родине всем показывал и хвастался, что новый вид рыбы открыл. А поскольку Тит Лукреций Кар, кроме латинского, и языков-то не знал, то и рыбу назвал на латинский манер - хариусом.