Эта рыба, да, пожалуй, еще только угорь, одна из самых таинственных. И прежде всего загадка лосося и угря заключается в необыкновенной способности возвращаться из дальних мест нагула именно в тот водоем, где они родились. Ученые пытаются найти разгадку этой тайны, для чего производят научные исследования. Один из таких экспериментов с популяцией лосося был произведен в США. Вот что рассказывает Василий Песков, которому довелось “прикоснуться” к “тайне” лосося.

Какой компас на тысячекилометровых путях помогает лососю найти свою родину? Окончательного ответа на вопрос нет. Но считают: разгадку надо искать в исключительно тонком обонянии рыб. Что касается факта возвращения рыб на место рождения, то он многократно проверен.

Лет пятнадцать назад в Сиэтле, на территории университета, в котором много внимания уделяют изучению рыб, меня познакомили с почтенным профессором, опыт которого над лососями был хрестоматийно известным. К пруду в Сиэтле привозят даже бойскаутов, и профессор Дональдс, теперь уже пенсионер, показывает живое свидетельство эксперимента — меченых лососей, вернувшихся после великих странствий по океану в “роддом” — маленький городской пруд.

Суть эксперимента проста. В лаборатории профессор Дональдс инкубировал икру, а к моменту появления из икринок мальков перенес ее в пруд. Тут, в проточной чистой воде мальки жили, как это часто бывает и на ручьях, несколько месяцев. И потом помеченные ученым, по трубе, по каналу, по лабиринтам воды и суши в Сиэтле ушли в океан.

Прошло четыре года. И вот в сентябре Дональдс стал каждое утро приходить к пруду. Нетрудно понять, что пережил ихтиолог, когда однажды увидел: из трубы в прудовую воду устремились большие сильные рыбы. Поймали одну, вторую — на хвостах знакомые метки. Проследим мысленно путь этих рыб: океанский простор, выбранный курс к Сиэтлу, залив, протоки, городские каналы, шум корабельных и лодочных винтов. Но ничто не сбило лососей с дороги: вот она, труба, и счастье, величиной с осьмушку футбольного поля — водная колыбель.

Опыт произвел огромное впечатление. Но Дональдс продолжил его. Икру для инкубации он взял теперь у лососей, пришедших в пруд первого сентября, и вывел рыб, которые возвращаются из великого океана в маленький городской пруд точь-в-точь в день начала занятий в университете.

Путь лососей на родину — в нерестовое озеро, речку, ручей — драматический путь к смерти. Войдя из соленого океана в пресные воды, тихоокеанские лососи прекращают питаться и лишь по инерции, на ходу могут схватить что-либо. Внешность рыб постепенно меняется — у самцов вырастают горбы, нижняя челюсть загибается вверх крючком, серебристый цвет тела тускнеет, на нем появляются бурые пятна, а у нерки все тело становится огненно-красным. Вперед, вперед по реке — около ста километров в сутки, преодоление порогов и водопадов высотой до трех метров. В родную речку лососи приходят уже истощенными, но способными к самому важному акту жизни. В мелкой гальке хвостами рыбы вырывают неглубокие ямы. И становятся над ними парами. Самка роняет икру, самец поливает ее молоками. Ямка засыпается галькой. И все. Жизнь у старых лососей окончилась. Сил не хватает даже сопротивляться течению. Истощенные рыбы, с хвостами, похожими на обтрепанные веники, умирают. Даже медведей легкая эта добыча не соблазняет. Хватают рыбу только орланы и чайки.

Смерть миллионов лососей, потрясающая “запрограммированностью”, отнюдь не бессмысленна. (В природе всегда обнаружишь целесообразность). Не погибни родители, вода в студеном чистом потоке не имела бы никакой жизни — нечего было бы проглотить беспомощному мальку, истощившему запасы пищи в икринке. Родители, погибая, плотью своей удобряют каменистое дно потока, дают зародиться чему-то полезному для мальков. Таков круг жизни.